Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая история
 

Яков Кротов

См.: 1626 год: любовь - не главное или Мельдений.

Закон Гей-Кротова гласит: "Озабоченность церковными юрисдикциями обратно пропорциональна квадрату озабоченности Христом". Проще говоря: вижу многих священников и мирян, которые только и делают, что пережевывают - кто в какой юрисдикции, да какая правильная - и при этом о Христе и Его Церкви по сути молчат как Зоя Космодемьянская. На иконе Вербного Воскресения они видят лишь осла, а Христа в упор не замечают.

*

Филип Янси образ "перегородок между Церквами" дополнил предложением глядеть на Церковь с высоты Бога. Как Земля с Марса кажется абсолютно гладкой, так различия между конфессиями значительны лишь для мелко ползающих. Образ красив, а всё-таки Бог, пожалуй, считает конфессиональные различия второстепенными не потому, что глядит на Церковь издалека, а потому что глядит из центра человеческой личности. Различия между католиками и православными ничтожны в сравнении с различием между дядей Ваней и дядей Петей, между двумя соседами по школьной парте, между мной сегодняшним и мной вчерашним. В этом ложь псевдо-терпимости: мол, все люди одинаковы, поэтому церковные различия вздор. Церковные различия - вздор, потому что все люди невероятно разные.

 

 

*

*

"Люди связывают величие идеи единства со средствами его достижения, Бог - с результатами. ... Принудить всех шагать в ногу к единой цели - такова идея, сложившаяся в человеческих головах. Сделать деяния людей бесконечно разнообразными, но так, чтобы деяния эти многочисленными путями вели к осуществлению единого великого замысла, - такова Божественная идея. Человеческая идея единства почти всегда бесплодна, идея Бога чрезвычайно продуктивна. Люди стремятся засвидетельствовать своё величие, упрощая средства; у Бога же проста цель, а средства её достижения бесконечно многообразны" (Токвиль, 509).

 

*

*

Польский писатель Станислав Лем всю жизнь доказывал, что идеальное оружие должно быть не крупнее обычного, а разрозненнее. Самый большой танк можно уничтожить даже не атомной бомбой, а просто выводом из строя какой-то тонкой части его механизма, к примеру, компютера (на хорошем и большом танке без компьютера не обойдёшься). Идеальное оружие, которое изображал Лем в своих фантастических романах, это просто песок, в котором каждая песчинка сама по себе ничего не может, но, соединяясь в нужные момента с другими, образует соображающую и агрессивную силу, которая всюду просочится, от любой бомбы разбежится и соберётся вновь, и если потеряет сколько-то песчинок, горевать не будет, ибо все они одинаковые и мысль появляется благодаря их механическому сложению вместе.

Если считать целью религии завоевание мира, идеальной религией будет, по Лему, та, у которой организация будет наименьшей. Церковь с этой точки зрения организована хуже всех прочих, потому что она постоянно стремится к централизации, и даже всевозможные мелкие протестантские общины всё же считают необходимым существование в виде хотя общины. Идеальной для завоевания мира идеологией является агностицизм, в котором вообще нет ни общин, ни учителей, ни проповедников. И, если оставить в стороне лукавую статистику, именно агностицизм господствует в современном мире, часто маскируясь под христианство, ислам или иудаизм.

Церковь, однако, хотя её часто сравнивают с армией и даже есть икона “Церковь воинствующая”, армией не является. Да если бы она на самом деле была армией, её бы с армией не сравнивали; хлеб не сравнивают с хлебом, а бандита с бандитом. Христос основывает Церковь не для того, чтобы вера в Него или признание Его учения охватило весь мир. Для этого было бы вполне достаточно написать книгу или просто обронить слово. Да и без Церкви множество людей видит в учении Христа вершину духовности, и существование Церкви и церковников скорее мешает им, чем помогает. Претендующие на исполнение христианских заповедей люди своим поведением заставляют сомневаться в том, что эти заповеди исполнимы. Церковь создана для спасения людей, а не для завоевания, она воинствующая, но это воинствующе настроенный мирный человек, а не воинственный солдат. Церковь не случайно сравнивают с кораблём — она не может быть дисперсной, рассеянной, потому что песок — идеальное оружие, неплох песок и на пляже, но для плавания песок не подходит. Песок может истребить всё человечество (если это лемовский компьютеризированный песок), но не может перевезти одного-единственного человека через реку.

*

Многие люди очень внимательны к тому, как их называют: "православные", "католики", "греко-католики", "православные католики" и т.п. Такое внимание может объяснять двумя причинами: человек настолько всё хорошо знает, настолько точно выражает свой религиозный опыт, что ему важен малейший оттенок. Либо человек вовсе не имеет никакого религиозного опыта и пытается перескочить через эту пропасть, заклеить дыру - ярлычком. Он очень беспокоится о том, греко-католик он или римо-католик, а беспокоиться-то надо о том, что он пока ещё не христианин. Не в том смысле, что все христиане недостойны своего звания, а в более простом - он ещё просто буддист (кришнаит, марксист, алкоголик), который отрицает Христа, но хочет считаться христианином.

Так человек, у которого не хватает денег на коньяк, может коллекционировать этикетки от коньячных бутылок. Правда, такой коллекционер вряд ли будет утверждать, что он знаток вин, а вот среди ханжей очень многие считают себя более верующими, чем те, кто готов называться как угодно, лишь бы это не мешало ему общаться с Богом.

Многие из вполне искренне верующих людей утрачивают веру, потому что внимание их перемещается на ярлык. Критерий один: агрессивность или её отсутствие. Если верующий при малейшем возражении со стороны другого начинает говорить, что тот утратил веру, находится "в кризисе" - почти наверняка это проекция. У кого действительно потеря и кризис - вообще не видит смысла разговаривать или притворяться верующим.

Религиозное ханжество легко комбинируется с безрелигиозным. Буддист, который стесняется называться буддистом и называет себя православным, не будет нападать на буддизм (если он порядочный человек), но он может напасть на католичество - и сделать это с такой же энергией, как и православный, ненавидящий и буддизм, и католичество. Они могут даже вместе перемыть косточки Ватикану. Потом они всё-таки поссорятся, но это уже будет потом.

Почему Церковь - единая, если единства в ней нет?

Не знаю, почему, но это кошмар. Все равно что просыпаешься, а у твоей кровати стоит твоя мать, но в трех экземплярах, и все три друг с другом спорят, кто настоящая.

Люди, которые были озабочены единством Церкви и что-то пытались в этой связи сделать: Василий фон Бурман (р. 1891);

Об отношении к "катакомбной" Церкви и вообще к тем, что считает Московскую Патриархию еретической группой - 1999 г.

Подробнее.

*

Перегородки, разделяющие верующих, не достают до неба - сказано кем-то в XVIII веке, то ли доктором Джонсоном, то ли митр. Платоном Левшиным. Эту фразу любят не только околоцерковные интеллектуалы, но и церковное начальство, которому такой взгляд - прекрасный повод ничего не делать для единства Церкви. На небе уже всё хорошо, йес, все очень файн.

Перегородки, разделяющие верующих, однако, не достают и до земли. Как перегородки на пляже или в старых-старых общественных уборных. Нет, обуты все в обувь разного фасона, но шаркают одинаково, встают на цыпочки, когда хотят что-нибудь разглядеть - одинаково, одинаково спотыкаются и одинаково ковыряют носком ноги в земле, когда невидимую руку хватает невидимый милиционер.

Миру между людьми значительно больше помогает возможность почувствовать, что все люди одинаково из праха, который виден, чем отсылка к невидимым высотам.

*

Единство Церкви: верёвка или зерно

Замечательное выражение: "Узы единства Церкви". Замечательное тем, что оно обнажает определённый взгляд на Церковь как на механическое собрание то ли колосьев, то ли досок, то ли вяленых рыбок. Нужны верёвки ("узы"), чтобы их объединить, и проклят всяк, кто не висит на этой верёвке, тем более - кто пытается её разорвать. Так смотрят на Церковь те, кто оказался внутри несвободной, канцелярской церковной группировки. Первые же христиане сравнивали единство Церкви с единством хлеба, который вбирает зёрна с разных концов поля.

Это МП нарушает единство Церкви - и своей войной с КП., и чисткой собственных рядов. Её зеркальным подобием являются старообрядцы, карловчане и прочие православные меньшинства, которые лишь себя считают Церковью, которые не имеют власти и потому кичатся тем, что они - меньшинство, но если обретут власть - будут точь в точь как МП. Да они и были ею - старообрядцы есть побег государственного православизма, каким оно было во второй четверти XVII века, "зарубежники" - побег государственного православизма, каким оно было в 1914 году. Единство Церкви - не в идеологах этих групп, а в тех православных, которые, под какою бы властию церковной ни находились, никого не осуждают, никого не считают извергнутыми из Церкви, предоставляют Богу судить, кто в Церкви, кто нет.

*

На что я не люблю "дешевый экуменизм" номенклатуры, но, пожалуй, "деревенский экуменизм" мне еще антипатичнее. Во-первых, он - от бессилия. В пограничном регионе иногда устанавливается равновесие. Но при первой же возможности эти самые мирные соседи постараются установить концессию своей конфессии. Это объясняет иррациональную, казалось бы, резню в Едвабне: жили веками католики с иудеями, и вдруг вырезали католики иудеев. Во-вторых, проблема не в переходе из одной конфессии в другую, а проблема в том, что Церковь одна и существование различных конфессий этому единству противоречит. Я отнюдь не предлагаю ограничить экуменизм питьем чая, я, напротив, предлагаю и чаю побольше пить, и конференций побольше проводить, и вне храма чаще встречаться, и внутри. И побольше говорить о различиях в вере - и для того, чтобы увидеть, что многие различия фиктивны или не имеют значения, и для того, чтобы понять свою веру получше, и чтобы преодолеть разделение со временем. Слепая вера, бездумная вера рано или поздно обернется серым волком и скушает кого-нибудь...

*

Основной недостаток до- или не- экуменического подхода к межконфессиональному общению заключается в целевой установке на "понимание", в наивной убежденности, что кого-то можно "убедить". А в веpе "понять" совпадает с "повеpить". "Понять", что означает выpажение "Сын Божий" означает и повеpить в Сына Божия. Тут момент понимания совпадает с моментом озаpения, увеpования. Разумеется, это спpаведливо от какой-то точки; до какого-то пpедела все же можно объяснять pазличия, не оpиентиpуясь на понимание.

*

ЭКУМЕНИЗМ

Иные по незнанию путают это слово с «коммунизмом», иные намеренно обвиняют всех, причастных к этому движению, в сотрудничестве с ЧКГБ - но вот развеялись большевистские призраки, а по-прежнему владеет сердцами он -

ЭКУМЕНИЗМ

Впервые это слово употребили в 1937 году американские богословы из семинарии в Принстоне. Для них это было удачное название особой науки о Церкви, вроде модной тогда социологии - науки об обществе. Но экуменизм, хотя сохранил научное окончание «изм», наукой не стал. Ему повезло стать неизмеримо большим: частью самой церковной жизни.

У римлян, в современных романских языках, вселенную называют «универсум» - от холодного арифметического «унум» - «один». А русское слово «вселенная» абсолютно равноценно греческому «экумена» - ведь и у греков название вселенной происходит от слова «селиться». «Экумена» - это не просто мир, но мир, в котором обитает человек. Если бы в космосе не были вселены люди, он не был бы вселенной. Вселенная - большое село. Поселения, конечно, бывают разные, но одно их объединяет: человек селится там, где мир. Где война - там кончается вселенная и начинается линия фронта, там вместо поселков, сел, селений существуют блиндажи, фортеции, крепости. Поэтому уже в древности «вселенной» называли Средиземноморье, точнее - Римскую империю. Внутри ее границ был мир, была вселенная - на границе была непрестанная война с варварами, а следовательно, вселенная кончалась.

«Экуменической», «вселенской» называли в первые века после Рождества Христова и Церковь, границы которой почти совпадали с границами Империи. А затем произошло неизбежное: Церковь перешагнула фронты, добралась до Индии, Китая, Японии, и весь мир стал ее вселенной - а Империя разрушилась, раскромсанная тысячью границ. Разделились царства, разделились и церкви - на западную и восточную в XI веке, затем в XVI западная - на католическую и протестантскую, и так далее, и тому подобное. Казалось, только в воображении христиан осталось слово «вселенская» как неотъемлемое свойство Церкви.

Христиане понимали, что их междоусобицы противоречат вселенскости - всеохватности и мирности - Церкви. Слабым утешением была вера в то, что вселенскость Церкви сохраняется, несмотря на все внутрицерковные склоки - благодаря Христу, Главе Церкви и ее Телу, Которое наши распри ранят, заставляют кровоточить, но не могут убить или разделить. Но лишь XX век - век двух мировых войн - увидел, как христиане не только тоскуют о единстве, но пытаются явить его миру.

Произошло это не случайно. Именно в нашем веке религия стала прежде всего частным делом личности, ответственностью не организации, а лица. Церковные администрации с момента раскола церквей тысячу лет назад не переставали искать единства, созывали соборы, устраивали богословские прения - все бесполезно. Иерархии искали единства - холодного арифметического единства. Христиане ищут вселенскости - теплого, обжитого дома. Неудивительно, что первый экуменический призыв раздался в 1910 г. именно на миссионерской конференции в Эдинбурге. Звать людей к единству очень трудно, - люди хотят найти жизнь, поселиться рядом с Христом. Более всего им мешает в этом зрелище воюющих между собой христиан - ибо где война, напомню, там нет вселенной, там фронт.

Первый призыв к объединению исходил от протестантов - это неудивительно, ибо протестантизм более расколот, на сотни направлений. Но второй призыв к «сближению и взаимному сотрудничеству» раздался в 1920 г. в Окружном послании православного Вселенского Патриарха Константинополя. Это неудивительно: расколотость протестантизма на сотни частей менее болезненна Вселенской Церкви, чем ее раздел на две части - католическую и православную. В 1937 г. в Эдинбурге началось, а в 1948 г. в Амстердаме завершилась организация Всемирного Совета Церквей. Тогда он объединил 147 церквей, сейчас в нем состоят более 300. Конечно, объединение это не более похоже на Единую Вселенскую Церковь, чем ООН - на всемирное правительство. Собираются большие церковные начальники, вместе молятся, общаются, размышляют.

Русская Церковь вошла в ВСЦ лишь в 1961 г. И хотя она - лишь одна из трех сотен членов ВСЦ, но, конечно, лишь с ее приходом экуменическое движение стало напоминать нечто вселенское. Отчаянно не хватает католической Церкви. Впрочем, если в 1928 г. папа Пий XI запретил католикам участвовать, как он выразился, «в панхристианском движении», то в 1964 г. Рим признал, что не-католики стоят не вне Церкви, а внутри ее, что они являются «отделенными братьями». С тех пор Ватикан посылает своих «наблюдателей» на экуменические съезды.

Сперва экуменическое движение объединяло церкви, «исповедующие Господа Иисуса Христа Богом и Спасителем». С приходом Русской Церкви эти слова были дополнены существенно: «в соответствии с Писаниями и со стремлением осуществлять совместное общее призвание во славу единого Бога, Отца, Сына и Духа Святого». Подчеркнуть библейский характер нашей веры и веру в Троицу было тем важнее, что в экуменизме появились завихрения, течения, стремящиеся к объединению вообще всех религий. А это не просто распространение благих стремлений вширь! Если явить единство Церкви - значит залечить ее раны, то слить Церковь с индуизмом или буддизмом - значит убить ее как организм, как Тело Христово, под тем предлогом, что главное не тело, не форма, а идея, дух, содержание. Но Христос - не идея, а живой человек, более того - Богочеловек; Его уже убивали - достаточно!

Экуменизм держится на стремлении христиан к единству. Но достаточно христиан, которые ни к какому единству не стремятся. Такие люди, как правило, ценят христианство как лекарство для внутреннего употребления. Очень много таких людей среди католиков, достаточно и среди православных, в том числе русских. У нас им помогает осуждать экуменизм то, что для экуменических контактов надо контактировать с заграницей - а такие контакты большевики держали под жестким контролем. Действительно, само вступление Русской Церкви в ВСЦ было предпринято по указке правительственных чиновников, и потом многие годы экуменизм высших иерархов помогал коммунистам обманывать Запад: у нас-де все спокойно, христиан не преследуют. Но обманывался лишь тот, кто хотел обмануться! Остальные поверх барьеров, поверх гебистской лжи выходили туда, где обретается единство в Христе. Сейчас, когда Церковь освободилась от КГБ (хотя и не от всех агентов охранки), прояснилось: тоска христиан о единстве не в ЧК придумана и не с ГКЧП кончится. Экуменизм - это часть нормальной, здоровой жизни христианина во Христе. Экуменизм - не какие-то поездки, трактаты, договоры. Экуменизм - это качество всех христианских поступков: от дел милосердия и проповедания до обрядов и мистики.

*

*

Свящ. Игорь Шитиков из Санкт-Петербурга - только из Санкт-Петербурга в американском штате Флорида - в 2008 г. открыто высказал то, о чём в России принято молчать: национализму надо дать в Церкви почётное место. Разделение церковного управления по национальному, а не территориальному признаку, противоречит традиции, но тем хуже для традиции. Да традиция уже давно мертва: все давно поделились. Греки отдельно, сербы отдельно, русские отдельно. Только до ХХ века это было не очень заметно, потому что совпадали границы государственные с границами национальными. Теперь очень заметно: в США полтора десятка православных Церквей, разделённых по национальному признаку. Вселенскость Церкви защищает лишь Константинопольский патриархат, где, как пишет Шитиков, "ссылаются на 28-е правило Халкидонского Собора, по которому Вселенский Патриарх имеет преимущества перед другими епископами по этому вопросу. Современная Русская Церковь не соглашается с подобной трактовкой. Но, оспаривая исключительное право Константинополя на окормление всей православной диаспоры, она может предложить решение этого вопроса только исходя из деления по национальному признаку. То есть Русская Церковь окормляет русские приходы по всему миру, Сербская – сербские и т.д. Дело в том, что при таком решении нарушается принцип канонических территорий и вмешательство одной поместной Церкви в дела другой становится неизбежно".

Собственно, Церковь, которая считает своих членами людей определённой национальности, в каком бы месте они ни жили, уже является не "поместной", а именно "национальной". Ситуация, однако, ещё сложнее, когда речь идёт о русских. В отличие от греков и сербов, русские склонны отождествлять национальное с государственным. Не все! Шитиков описывает результат:

"В Северной Америке существуют приходы Московского Патриархата под управлением одного из викариев Патриарха. Цель этой группы приходов – окормлять соотечественников, желающих оставаться верными Русской Церкви. Для тех же, кто верен русской богослужебной традиции, но не желает иметь дел с российскими государственными учреждениями, осознает себя частью американского общества, существует другая церковная организация – это Американская Православная Церковь (АПЦ)" (Шитиков И. Фундамент, уходящий из-под ног. Независимая газета, 16 апр. 2008).

Примечательна подспудное отождествление Московской Патриархии с "российским государственным учреждением". В России заинтересованные лица отрицают, что Патриархия - государственное учреждение, юридически изображено некое "отделение от государства", но из-за границы это видно очень ясно.

Позиция Шитикова не только трезвая, но и циничная: он призывает не бороться с национализмом и подчинением Церкви государству, а принять это как факт, смириться. Пусть, кто хочет, подчиняется государственной Московской Патриархии, в каких бы странах ни жил, а кто не хочет, пусть "вольётся в состав местных автокефальных церквей".

*

Единство не есть единообразие. Единство – свойство тех, кто может быть разнообразен.

Материальный мир не может быть един, он всего лишь объективен. Луна есть луна есть луна есть луна.

Вот люди могут быть разнообразны. У этого разнообразия есть пределы  - было бы странно, если бы двое людей, стоящих бок о бок, наблюдали один – полную луну, а другой – тонкий месяц. Однако, ещё более странно было бы, если бы они видели нечто абсолютно одинаковое, ведь острота зрения разная у разных людей. Один увидит кратер, другой видит большой расплывчатый круг.

Многие люди отождествляют свою точку зрения на предмет с предметом – и это именно те люди, которые выступают против терпимости к чужой точке зрения. А человек, который призывает не затыкать рот людям с разной степенью близорукости, вовсе не отрицает своим призывом существования луны.

Толерантность и плюрализм потому и спокойно относятся к разнообразия точек зрения на луну, что вполне уверены в существовании луны. И уж вовсе было бы странно требовать единообразия не только во взглядах, но и в поведении. Люди, которые мечтают о том, чтобы все праздновали Рождество Христово в один день, вроде бы вдохновляются хорошими чувствами, а по сути, могли бы с таким же успехом мечтать о том, чтобы все на полнолуние в полночь трижды подпрыгивали на правой ноге и чихали. Даже если бы мы точно знали, в какой день родился Христос (а мы не знаем), это не было бы веской причиной желать единообразия в праздновании этого дня.

Единообразие формы всегда дешевле, проще и, увы, поверхностнее, чем единообразие человечности.

* * *

Единство Церкви - не единство стада баранов. Это единство льва и барашка. Единство невозможное. Христиане-львы (например - Великий Инквизитор) грызутся между собою, ведь львы одиночки по природе, охотятся на христиан-барашков, предлагая им питаться хорошо разжеванным и срыгнутым катехизисом, строя их в ряды прямые, словно куски шашлыка на шампуре. Христиане-барашки... Впрочем в самом наивном христианине достаточно львиного, чтобы не пройти в Царство Божие, но в Царстве Божием достаточно Бога, чтобы все-таки, как и сказал пророк, львы ужились с барашками и в масштабе вселенной, и в более крупном - в каждой отдельной душе.

 

 
 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова